Король донецкой оперетты
Человек-праздник, ходячий позитив – такими и другими эпитетами награждают солиста Донбасс Оперы Георгия Макина его коллеги. А зрители величают артиста королем донецкой оперетты и, завидев знакомую фамилию на афишах, спешат за билетами на спектакль с его участием.
Чем живет король донецкой оперетты? Каким был его путь в искусстве? Об этом и многом другом артист рассказал в интервью «Вечерке».
От Тулы до Донецка
– Георгий Адольфович, с чего начали путь в искусстве? Ваша семья имела отношение к театру и к музыке?
– Еще до революции мой прадедушка Григорий Первеев был актером с комическим амплуа, он умер на сцене во время спектакля. А двоюродная бабушка была примадонной питерской оперы.
Сам я не уроженец Донбасса. Все мои родственники – в Туле, Петербурге и Москве. Я родился в Туле. В школе пел в хоре, совмещал ее с музыкалкой. Когда пришло время идти в армию, моя тетя чуть ли не силой затащила меня в ансамбль песни и пляски Московского военного округа. «Прослушайся, – говорила она, – зачем тебе служить в армии, имея такой музыкальный талант». В результате два года армейской службы прошли для меня в ансамбле песни и пляски Московского военного округа. Затем я поступил в музыкальное училище при Московской консерватории. Но финансовые сложности заставили бросить учебу. Вместе с женой мы уехали в Тулу, на мою родину, там я работал в филармонии.
В какой-то момент решили переехать на Донбасс, где в Енакиево у моей жены были родственники. Обосновались в Донецке, где я поступил в наш музыкально-педагогический институт, ставший сейчас Донецкой музыкальной академией. Карьеру в Донецком театре оперы и балета начинал с хора.
Но был момент, когда я все бросил и ушел на три года работать в шахту машинистом электровоза.
Шахтерские будни тенора
– В шахту тоже пошли из-за финансовых проблем?
– Почти. Пошел туда, когда жена ушла в декретный отпуск. Я долго уговаривал ее родить второго ребенка — имея сына, мечтал еще и о дочке. Жена решилась родить. Правда, вместо дочки на свет появился второй сын. Отсутствие дочки мои сыновья компенсировали потом внучками.
– В шахте не пели?
– В художественной самодеятельности участвовал. Выступал на каких-то смотрах. А в самом забое не пел, хоть для этого там были все условия, в том числе и акустика.
– Когда вернулись в театр?
– Как только жена вышла на работу после декрета.
Самый тяжелый жанр
– Жанр оперетты выбрал вас или вы его?
– Наверное, так реализовались какие-то мечты моей мамы. Она всегда говорила, что оперетта – ее любимый жанр. Мы вместе смотрели телевизионные версии классических хитов, например, «Мистера Икса» с Георгом Отсом. А в итоге в моей творческой карьере оперетта тоже стала любимым жанром.
– А к опере вас, обладателя лирического тенора, не тянуло?
– Все партии моего оперного репертуара тоже были из жанра буфф, например, «Ключ на мостовой, или Похождения Флорестана». А с серьезными оперными спектаклями не сложилось. Возможно, из-за того, что высшее образование я так и не получил.
– В процессе творческой карьеры вы больше ощущали себя комедийным актером или певцом?
– Думаю, что одинаково важным было и то и другое. И актерское мастерство, и вокальные данные – это две неразрывные составляющие одного целого, позволяющие создавать цельные образы в спектаклях. Да и в жизни – хочу я или не хочу – это вырывается наружу. Я не могу не петь и не могу не шутить.
– То есть вы и в жизни веселый человек? Клише, согласно которому комические артисты за пределами сцены – люди грустные, к вам не подходит?
– Вокруг нас так много всего грустного и негативного, что удобнее скрывать свое отношение к этому за маской шутника.
– Оперетту называют легким жанром. Это ошибочное мнение?
– О, да! Это самый тяжелый жанр. Артист оперетты должен уметь петь, танцевать, владеть актерским мастерством. Это очень сложный сплав. Над ролью в оперетте приходится работать больше, чем над оперной партией. Танцы – это вообще отдельная история. Я когда-то занимался народными танцами, но в спектаклях мне иной раз кажется, что мои ноги вообще не приспособлены для хореографии. Было очень сложно научиться одновременно петь и танцевать, чтобы не сбивалось дыхание.
Экстрим на сцене
– Первую роль в опереточной постановке запомнили?
– Конечно, это был секретарь Никош из «Веселой вдовы». Это было в 1988 году. Заболел Виктор Петрович Качалов, и нужен был срочный ввод в спектакль. Я поехал к мэтру в больницу, где мы вместе работали над текстом роли. Его помощь тогда была для меня неоценимой.
Вторая экстремальная ситуация произошла на гастролях в Мариуполе, где меня вводили в оперетту «Сердце корсиканки». На подготовку роли парикмахера, подрезавшего ухо Наполеону, оставалось лишь три дня.
Еще более «пожарной» оказалась ситуация с ролью принца в «Золушке». О том, что мне предстоит сыграть спектакль утром на выезде в Краматорске, я узнал накануне вечером. Роль учил всю ночь. На сцену вышел без репетиции. Все получилось хорошо, зрители не заметили, что из-за кулис мой коллега подсказывал мне текст.
– А какие-то курьезы на сцене случались?
– Сколько угодно! И текст партнеры забывали, начиная нести отсебятину. Мне приходилось подыгрывать им, чтобы смысл спектакля не улетел куда-то в сторону. И падали прямо на сцене. Я даже ломал пальцы на руке и на ноге. Мизинец на руке сломал, когда на выезде в Макеевке, на сцене ТЮЗа, мы давали «Сердце корсиканки». А травма большого пальца на ноге случилась во время премьеры сказки «Бременские музыканты», где я играл главаря разбойников, – запрыгивая на табуретку, ударился и лишь потом узнал, что поломал палец на ноге.
Любимые роли
– Есть ли среди ваших ролей те, над которыми работали с наибольшим удовольствием?
– Очень рад, что удалось сыграть Пеликана в оперетте «Мистер Икс». А в принципе, каждая роль оставила в сердце какой-то след.
Когда ставят спектакль, я не смотрю записи других его сценических версий или экранизации с известными артистами. Сначала хочу сам прочувствовать весь вкус роли. И только когда спектакль закрепляется в репертуаре, я смотрю другие версии, чтобы сравнить или, возможно, даже взять что-то оттуда. Но это уже потом. А если увидел это заранее, то попадаешь в какую-то зависимость, особенно, если было сыграно хорошо.
Бывает, что сжиться со своим героем очень сложно, и нужные краски для создания образа находятся не сразу, как это было с дядюшкой Франсуа в «Фиалке Монмартра». А бывает, что сразу понимаешь, что это твое. Например, роль кота Базилио в «Буратино» пошла у меня сразу.
– В «Веселой вдове» вы играли сначала секретаря Никоша, а затем – посла барона Зета. Какой-то элемент комизма, в сравнении с другими исполнителями, вы в эту роль внесли?
– Думаю, что да. Весь комизм роли уже заложен в ее тексте. Просто нужна более нарочитая подача этого материла. У меня барон Зета – человек недалекий, но ведет себя как самоуверенный, напыщенный павлин. По сути, он такой и есть.
Вообще, спектакль на спектакль не приходится. Иногда выскакивает какая-то неожиданная подача, какие-то интересные нюансы в образе. И в этом все счастье, весь интерес нашей работы.
– Георгий Адольфович, как вы относитесь к тому, что вас называют королем донецкой оперетты?
– В глаза мне такого не говорили. Но это лестно, очень приятно слышать подобную оценку моего служения искусству. Такой титул дорого стоит, поэтому я стараюсь делать все, чтобы оправдать его.
– Можно сказать, что иногда данные народом титулы выше, чем звание народного артиста?
– Конечно, ведь можно не иметь никаких званий, но пользоваться уважением и популярностью у публики. А это значит востребованность, что для творческого человека важнее любых званий.
Ксения БЕЛАШОВА
